Вавилон-17 - Страница 30

По-французски нельзя сказать «теплый». Есть только «горячий» и «тепловатый». Если для этого нет слова, то как же они думают об этом? А если у вас нет соответствующей формы, то вы не сможете сказать, даже имея соответствующее слово. Подумать только — испанцы обозначают пол для любого предмета: собаки, стола, дерева. В венгерском вообще нельзя обозначить пол: он, она и оно обозначаются одним и тем же словом. Ты мой друг, но вы мой король — таково различие в английском елизаветинских времен. А в некоторых восточных языках множество разных местоимений: ты мой друг, ты мой отец, ты мой жрец, ты мой король; ты мой слуга, которого я сожгу завтра утром, если ты не уследишь, а ты — мой король, с политикой которого я совершенно не согласен, ты мой друг, но я разобью тебе голову, если ты скажешь это еще раз... и все это — разные «ты».

Как тебя зовут? — думала она в круглой теплой голубой комнате.

Мысли без названия в голубой комнате: Урсула, Присцилла, Барбара, Мэри, Мона и Батика — Медведь, Старуха, Болтунья, Горчица, Обезьяна и Ягодица. Имя. Имена? Что в имени тебе моем? В каком имени я? На земле отцов моих отцов вначале шло имя отца: Вонг Ридра. А там, откуда родом Молли, я носила бы имя матери. Слова — это названия вещей. Во времена Платона вещи были именами идей — как лучше выразить платоновские идеи? Но действительно ли слова — имена вещей или это семантическое недоразумение?

Слова — это символы целой категории предметов, а имя — это символ единичного объекта. Имя — это его сладостное дыхание, ее внешность и мятое платье, упавшее за простой деревянный ночной столик, «Эй, женщина, иди сюда!», и она шептала, до боли вцепившись в медный поручень: «Меня зовут Ридра!» Индивидуальность — нечто отличающее вещь от окружения и от всех других вещей в этом окружении. Нужно было выделить вещь среди ей подобных — так были изобретены имена. Я изобретена. Я — не круглая, теплая комната.

Я — нечто в этой комнате, я...

Ее веки были полуопущены. Она раскрыла глаза и увидела оплетающую ее паутину-сетку. Повернув голову, попыталась осмотреть комнату.

Нет.

Она не «осматривала комнату».

Она — нечто в чем-то. Первое нечто было крошечным звуком, который возник прямо в сознании, воспринимаясь слухом и обонянием также хорошо, как и зрением. Второе нечто — это три еле различимые фонемы, которые сливались в трезвучие: одна фонема — указатель размера комнаты — примерно двадцать футов диаметром, вторая — обозначение цвета и вероятного материала стен — какой-то голубой металл, а третья — вместилище аффиксов, обозначающих назначение комнаты — какой-то грамматический ярлычок, благодаря которому она вмещала весь жизненный опыт в одно единственное слово. Все эти понятия промелькнули у нее на языке, в ее мозгу быстрее, чем она успела произнести слово «стол». Вавилон-17; она и раньше чувствовала что-то подобное в других языках — раскрытие, расширение, усиление и внезапный рост. Но это, это было так, словно линзой сфокусировали все, что собралось за долгие годы.

Она снова села. Функция?

Для чего предназначена эта комната? Ридра медленно поднялась, нити окутывали ее грудь. Похоже на лечебницу. Она взглянула вниз на... не «паутину», а скорее тройной гласный определитель, каждая часть которого имела свое особое значение и свои связи, общее значение постигалось, когда звучание всех трех гласных доходило до самого низкого тона. Приведя всю триаду к этой точке, она поняла, как распутать паутину. Если бы она не назвала ее на этом новом языке, то это ей не удалось бы. Переход от воспоминаний к знанию произошел, когда она...

Где она была? Отвращение, возбуждение, страх! Она мысленно вернулась к английскому. Думать на Вавилоне-17 было все равно как если бы внезапно увидеть воду на дне колодца, а еще минуту назад ты думал, что впереди ровное место. Голова закружилась, Ридру тошнило.

Все же она заметила, что в комнате еще кто-то есть. Брасс висел в большом гамаке у дальней стены — она видела когти его желтой лапы над краем паутины. В двух меньших гамаках, вероятно находились парни из взвода. Она увидела блестящие черные волосы, голова повернулась в беспокойном сне — Карлос. Ридра не могла увидеть третьего. Ее любопытство уменьшилось, когда она почувствовала прикосновение чьей-то руки в области живота.

Потом исчезла стена.

Ридра старалась определиться, если не во времени и пространстве, то хотя бы в своих возможностях. Когда исчезла стена, она прекратила свои попытки. Она ждала.

Это произошло в верхней части стены, слева от Ридры. Стена засверкала, стала прозрачной, в воздухе сформировалась металлическая дорожка и потянулась к Ридре.

Три человека.

У ближайшего, во главе группы, лицо, как будто грубо высечено из темного камня. Он облачен в скафандр устаревшей конструкции, который автоматически принимает форму тела, но сделан из пористого пластика и похож на старинные громоздкие доспехи. Плащ из черного ворсистого материала скрывал одно плечо и руку. Полосы меха под ремнями предохраняли от ссадин. Единственным вмешательством косметохирургии были искусственные серебряные волосы и размашистые металлические брови. С мочки правого уха свисало толстое серебряное кольцо. Он держал руку на кобуре вибропистолета, переводя взгляд с гамака на гамак.

Вперед вышел второй человек. Стройное фантастическое месиво косметохирургии: немного от гриффона, немного от обезьяны, что-то от морского конька — чешуя, перья и когти покрывали тело, которое, как ей показалось, принадлежало кошке. Он скорчился сбоку от человека с серебряными волосами, упираясь костяшками пальцев в металлический пол.